— Спасибо вам! — Женщина поклонилась в пояс. — Кабы не вы, большевики сничтожили бы моего Ванюшку. Это же он поднял казаков станицы: более трех недель возглавлял войну с отрядами красноармейцев. Ванюшка-то мой — атаман станицы…

Вечером того же дня Деникин решил отправить всех раненых обозом в Новочеркасск. Узнав об этом, Ивлев побежал к Инне.

— Собирайся в Новочеркасск! Там стабилизировалась власть Донского казачьего круга, и ты со своими ранеными будешь в безопасности.

Черные ее брови недовольно сдвинулись. Устремив на Ивлева лучисто-ясные, полные укора глаза, Инна твердо отрезала:

— Как можешь ты меня отправлять в Новочеркасск! Разве я здесь не нужна?

Ивлев помрачнел.

— Война не кончилась, — продолжала Инна, — новые раненые будут, и нигде они так не нуждаются в уходе, как на тряских телегах походного лазарета. Ох, Алексей, какие крестные муки принимают покалеченные бойцы! — Плечи Инны передернулись. — Еще месяц назад планета Земля представлялась мне планетой немалых радостей. А теперь вижу совсем другое: человек хрупок, стоит повредить или застудить, скажем, седалищный нерв, и он уже не в силах ступить на ногу… А мы с поля боя приносим людей с размозженными черепами и лицами, разорванными животами, перебитыми ногами, обожженных и иссеченных горячими осколками, а потом наши хирурги вынуждены еще кромсать их без всякой милости. — Инна говорила горячо, с тоской, какой Ивлев даже и не подозревал в сестре.

Она увидела доподлинное лицо войны и, как натура впечатлительная, не могла не говорить об этом без боли и протеста. Она спрашивала: чем и когда окупятся потоки пролитой крови? Станет ли земля сколько-нибудь счастливей, если будут убиты еще тысячи молодых жизней? Кто поручится, что Россия, умывшись кровью, образумится и посветлеет?

Овладев рядом задонских станиц, Деникин решил предпринять операции против трех станций Владикавказской железной дороги — Крыловской, Сосыки, Новолеушковской.

Двадцать пятого апреля войска пошли через Кавалерийские хутора и, овладев станицами Екатерининской и Незамаевской, произвели в них мобилизацию казаков. Двадцать шестого апреля днем захватили станицу Веселую и в ночь двинулись на Сосыку.

Кубанский стрелковый полк бригады генерала Маркова шел в авангарде.

Перед рассветом, в три часа ночи, когда люди с трудом преодолевали мучительную, все сковывающую дремоту, раздались первые орудийные удары. Офицеры цепями зашагали по направлению к станции Сосыке, невидимой в ночном сумраке.

Три красных бронепоезда, стоявшие на станции, открыли убийственный огонь по цепям наступающих, хорошо освещая их яркими вспышками рвавшихся в воздухе снарядов. Застучали и пулеметы. И вот, несмотря на мелькавшую впереди белую папаху Маркова, атака захлебнулась. Наступавшие залегли. А потом, прижатые огнем бронепоездов, до полудня не могли подняться. Лишь в два часа дня, потеряв более двухсот человек екатеринодарской молодежи, Марков повел кубанских стрелков за собой и отчаянными усилиями овладел наконец станцией и большой богатой станицей Павловской. А кавалерия Эрдели — Крыловской и Новолеушковской. Из трех красных бронепоездов удалось подбить только один — у станции Сосыка-Ейская.

— Овчинка выделки не стоит, — сокрушался Марков. — Ведь ради одного этого броневого утюга я потерял столько прекрасной молодежи!..

Из товарных вагонов на станции казаки перегружали на подводы мешки с сахаром, солдатским бельем, ящики с консервами. В тупике на запасном пути обнаружили вагон со снарядами французских заводов и два — с винтовочными патронами. Когда об этом доложили Маркову, он горько усмехнулся:

— Французы давали снаряды и патроны бить немцев, а мы этими снарядами будем колотить русских… И большевики везли их к Батайску, чтобы отбиваться от германских войск. Получается, что я становлюсь невольным союзником немцев.

В павловском станичном правлении офицеры обнаружили целую гору пасхальных куличей, собранных станичниками для красноармейцев.

Усевшись во дворе правления под акацией, Родичев составлял список марковцев, погибших в бою под Сосыкой.

«…Поручик Максим Козыро, полтавец по рождению.

Прапорщик Зеленский, студент, петербуржец.

Ротмистр Виноградов, армавирец…»

Когда этот список просмотрел Марков, он не удержался:

— Теряю лучших своих бойцов!

Кубанский стрелковый полк переночевал в Павловской и, нагрузив подводы снарядами, двинулся в Задонье.

— Операцией на Сосыку я сыграл на руку немцам, — твердил Марков, — большевики готовили кулак для удара по германским войскам, захватившим Ростов, а я сорвал им эту задачу. Если бы год назад мне сказали, что я стану пособником кайзера, я тому, кто это сказал бы, плюнул в лицо… Не ведаю, куда мы еще скатимся из-за своей внутренней междоусобицы.

Вернувшись в Егорлыкскую, Марков с Ивлевым попали на совещание, проходившее под председательством Алексеева.

На совещании решено было послать три делегации — одну к генералу Краснову, атаману войска Донского, для заключения договора о взаимной поддержке, другую — на Украину, в Киев, для предварительных переговоров с гетманом Скоропадским, третью — к германскому командованию, в Ростов-на- Дону, для выяснения намерений немецких войск в отношении кубанского края. Напутствуя последнюю делегацию, Алексеев сказал:

— Нужно смело требовать, чтобы германское командование признало суверенитет Кубани и не переходило границ Кубанской власти.

В конце совещания выступил Деникин. Подводя итоги кубанскому походу, он объявил:

— Армия выступила из Ростова девятого февраля и закончила поход через восемьдесят дней. Пройден путь расстоянием в тысячу пятьдесят верст. Это был глубоко страдный путь. Немало смертельных схваток выдержали на этом пути. В кубанских степях оставлены могилы четырехсот офицеров и вождя. Вывезено полторы тысячи раненых. Следовательно, из трех тысяч, выступивших из Ростова, в строю осталась лишь одна тысяча. И эта тысяча участников первого кубанского похода оказалась костяком, который обрастает новыми мускулами…

Глава одиннадцатая

Леонид Иванович сидел в ревкоме и писал очередную сводку:

«Семнадцатого (30) апреля мятежные казаки, организованные в отряды полковником Подгорным, обложили с трех сторон Ейск. Ожесточенные уличные бои происходили в Ейске более суток.

Только подавили кулацко-офицерский мятеж в Ейском отделе, как на Таманском полуострове германское командование высадило 58-й берлинский полк. На Тамани не оказалось достаточно сил для уничтожения немецкого десанта. Белый офицер Цибульский, воспользовавшись этим, организовав пять казачьих сотен, захватил станицы Таманскую, Кордон, Запорожскую, Фонтановскую, Старотитаровскую, Голубицкую.

Против немецкого десанта и отрядов Цибульского Автономов направил на Таманский полуостров несколько полков: Екатеринодарский под командованием Демуса, 1-й Северокубанский во главе с Рогачевым, Днепропетровский, возглавляемый Матвеевым, и 1-й Ейский с командиром Хижняковым.

Три дня с переменным успехом шли бои за Таманскую, но разгромить немцев и отряды Цибульского не удалось, так как германское командование успело перебросить на Таманский полуостров крупные резервы из Керчи с орудиями и пулеметами.

В то же время чрезвычайно оживились и активизировались повстанческие казачьи силы в некоторых станицах, в лесных и горных районах Кубани. А грузинские меньшевики захватили Сочи и Туапсе.

Если и дальше так будут идти дела, — писал Леонид Иванович, — то Кубано-Черноморская республика окажется в чрезвычайно затруднительном положении. На Дону и Украине немцы. Связь с Москвой с каждым днем усложняется. Телеграфная связь с Царицыном то и дело обрывается. Деникин формирует из донских казаков новые части.

Автономов как главком слаб, он не умеет должным образом распорядиться наличными силами. Многие воинские отряды и гарнизоны ему и штабу обороны не подчиняются, своевольничают. Партизанщина и неорганизованность губят и подрывают обороноспособность Кубано-Черноморской республики».