— И мы могли бы сказать кое-что о трудах, положенных нами на создание Добровольческой армии, уже совершившей переход через Кубань, но теперь не место и не время этим считаться. — Он окинул взглядом всех присутствующих и раздельно добавил: — Надо болеть о кровных интересах общего дела! Они сейчас превыше всех наших заслуг. А что до недовольства Кубанской армии ее переходом в состав армии Добровольческой, то должен сказать, что она почти уже сама перешла!

— Откуда вы это взяли? — вспылил Покровский.

— Я не дед-сказочник, чтобы совещание занимать досужими выдумками. — Алексеев хлопнул по столу фуражкой и повернулся к Покровскому спиной.

Тотчас же с места вскочил тонкий, поджарый командир черкесского полка и, обращаясь к Корнилову, отрапортовал:

— Я имею поручение от моего кавалерийского полка заявить вашему высокопревосходительству, что с самого вступления вашего на землю Кубанского войска мой полк горцев находится в вашем полном распоряжении и мы готовы исполнять всякое приказание, которое вы дадите.

Корнилов вышел из-за стола и крепко пожал руку черкесскому полковнику.

В этот момент стекла в окнах вздрогнули, зазвенели. Рядом с домом, на площади, с потрясающим грохотом разорвались один за другим три снаряда…

Покровский сел. Филимонов втянул голову в плечи, лицо его чуть подернулось бледностью. Листочки бумаги, которые атаман держал, предательски задрожали в пальцах.

Снаряды, падая и разрываясь все ближе и ближе, стучали осколками по железной крыше.

К крыльцу дома, пригнувшись к луке седла, на взмыленной лошади, прискакал черкес и вбежал в комнату:

— Большевик вступил в станицу… Идет атакой…

— Ох, господи! — тяжело вздохнул Быч и мелко закрестился.

Филимонов, нервничая, заерзал на стуле. Покровский закурил папиросу.

— Откуда идет наступление? — спросил Корнилов.

Черкес что-то отрывисто-быстро ответил на своем языке.

— С юга, ваше высокопревосходительство! — перевел на русский слова черкеса Султан-Гирей.

Корнилов подошел и стал разглядывать карту, висевшую на стене, меж окнами.

— Оттуда наступления не может быть, — сказал он спокойно. — Это местные.

Между тем где-то уже совсем недалеко, в самой станице, ожесточенно застрочил пулемет.

Покровский подозвал своего адъютанта, хорунжего Дылева:

— Подведи сейчас же наших лошадей к крыльцу.

— Ваше высокопревосходительство, Лавр Георгиевич, — вдруг очень взволнованно проговорил Филимонов, — местные тоже обладают немалыми силами. Видите, как бьют из орудий. Может быть, следовало бы ускорить темпы нашего совещания, прийти к какому-то общему соглашению?

«Ага, пробрало!» — усмехнулся про себя Ивлев.

— Но я вас, Александр Петрович, не понимаю, — заметил Корнилов и добродушно-лукаво улыбнулся. — Я-то прямо сказал, что командование должно быть в одних руках.

Два новых снаряда разорвались на площади, и Филимонов испуганно покосился на окно.

— Итак, господин войсковой атаман, если у вас есть генерал, который мог бы взять все командование на себя, я готов ему безоговорочно подчиниться.

Дом подпрыгнул от близкого разрыва.

— Спорить не о чем, — не выдержал Филимонов. — Вы, и только вы, Лавр Георгиевич, будете авторитетом для обеих армий.

— Что ж, в таком случае подпишем протокол о соединении обеих армий. — Алексеев придвинул к себе папку с бумагой. — Вот, пожалуйста, ознакомьтесь с текстом общего решения.

Филимонов взял протянутый ему лист, торопливо, бегло прочел:

«ПРОТОКОЛ СОВЕЩАНИЯ

17 марта 1918 года, станица Новодмитриевская.

На совещании присутствовали: командующий Добровольческой армией генерал от инфантерии Корнилов, генерал от инфантерии Алексеев, помощник командующего Добровольческой армией генерал-лейтенант Деникин, генерал от инфантерии Эрдели, начальник штаба Добровольческой армии генерал-майор Романовский, генерал-лейтенант Гулыга, войсковой атаман Кубанского казачьего войска полковник Филимонов, председатель Кубанской законодательной рады Рябовол, тов. председателя Кубанской законодательной рады Султан-Шахим-Гирей, председатель Кубанского краевого правительства Быч, командующий войсками Кубанского края генерал-майор Покровский.

Постановили:

1. Ввиду прибытия Добровольческой армии в Кубанскую область и осуществления ею тех же задач, которые поставлены Кубанскому правительственному отряду, для объединения всех сил и средств признается необходимым переход Кубанского правительственного отряда в полное подчинение генералу Корнилову, которому предоставляется право реорганизовать отряд, как это будет необходимо.

2. Законодательная рада, войсковое правительство и войсковой атаман продолжают свою деятельность, всемерно содействуя военным мероприятиям командующего армией.

3. Командующий войсками Кубанского края с его начальником штаба отзываются в распоряжение правительства для дальнейшего формирования Кубанской армии.

Подписи:

Генерал Корнилов, генерал Алексеев, генерал Деникин, войсковой атаман…».

Вздрагивающей рукой взяв ручку, Филимонов подписался под текстом. Вслед за ним подписали бумагу остальные участники совещания.

Покровский первым вышел из комнаты и, столкнувшись в полутемной прихожей с командиром черкесского полка, с раздражением бросил:

— Вы, полковник, все дело испортили!

Глава двадцать пятая

Утром Глаша зашла по делам ревкома в здание бывшего Второго дворянского собрания к Рудняковой, избранной неделю назад председателем исполнительного комитета Екатеринодарского Совета. В кабинете, облокотившись на стол, сидел усталый человек с серым, землистым лицом и глубоко запавшими щеками.

— Это товарищ Фролкин, — представила его Руднякова и, быстро пожав руку Глаше: — Вот садись и послушай о судьбе заложников, уведенных филимоновцами за Кубань.

— Так вот… — Фролкин кашлянул и продолжил прерванный приходом Глаши рассказ — На вопрос заложников: «Зачем нас гоняют в обозе?»— офицеры отвечали: «Это в напоминание вашим товарищам. Как будут поступать они с нашими, так поступим и мы с вами». — Фролкин прикрыл рукой дыру на рукаве пиджака и вздохнул. — Ночь на двадцать восьмое февраля мы провели в Энеме под усиленным конвоем. Утром нас погнали дальше, вслед за обозом, к станице Пензенской. При приближении отряда Покровского все население станицы бежало. Хаты были пусты. В Пензенской нас поместили в станичную тюрьму. Туда же было посажено несколько местных казаков, обвиненных в сочувствии большевикам. Одного из них казаки вскоре расстреляли во дворе тюрьмы. В Пензенской простояли три дня, потом двинулись дальше на юг. Покровский, по-видимому, хотел прорваться в горы, но что-то нарушило его планы, и он отступил назад, в Пензенскую. Во время отступления офицеры говорили нам, что город взят генералом Корниловым и теперь они имеют другую задачу. Вскоре мы оказались в ауле Чищи. Там объявили, что в Екатеринодаре якобы расстреляно сто семьдесят пять офицеров и что мы будем в отместку за них уничтожены. Действительно, ночью восьмого марта нас вывели из амбаров и разделили на две партии: одну — в двадцать пять человек, другую — в пятнадцать. В меньшую попали Карякин, Лиман- ский, Янковский, Асаульченко. Меня сунули в большую партию. Казаки, держа оружие на изготовку, повели нас в поле, к небольшой речке. Перегнали через мост, и мы очутились на пустынном плацу. — Фролкин закашлялся.

Руднякова налила из графина и заботливо подала ему стакан воды.

От тяжелого простудного кашля у Фролкина высоко подпрыгивали и вздрагивали плечи. Отпив немного, он вновь принялся рассказывать ровным, усталым голосом:

— Сотник скомандовал: «Стой! Караул, отходи!» Один из наших понял, что сейчас нас начнут стрелять, бросился бежать. Казаки открыли по нему пальбу. Кто-то еще ринулся наутек. Сотник закричал: «Бей всех!» Раздался залп. Я схватился за голову…

Глаша ощутила во рту горький привкус порохового дыма и тоже тяжело облокотилась на стол. С какими же палачами ушел Ивлев! Никаких офицеров в Екатеринодаре не казнил никто, а они там убили сразу двадцать пять коммунистов…